Неофициальный форум проектов Ледниковый период и Звезды на Льду

Богатство смысловых структур, находящихся в памяти у гения несоизмеримо с их количеством в памяти у обычного среднего человека. Это обстоятельство становится одним из истоков непонимания гениев современниками. Чтобы проиллюстрировать эту идею, приведу простой пример из современной жизни.

Представим себе реакцию человека, который никогда не слышал симфонической музыки, и впервые пришел на концерт, где исполняется симфония Бетховена. Скорее всего, музыка не захватит его, и он уйдет равнодушным. Почему? Можно предположить, что у непросвещенного человека нет музыкальной культуры, но противоположный взгляд на этот вопрос может заключаться в том, что у такого человека почти нет или есть небольшое количество необходимых для восприятия сложного произведения музыкально-смысловых структур в памяти. Это чуждая и непонятная для него реальность. Аналогично, человек с примитивным мышлением и бедной совокупностью информационно-смысловых структур не оценит научных теорий.

Творчество обеспечивается потоком психической энергии, порождающей импульсы развития. Как только непонимание уступает место желанию познать, сознание начинает наполняться новыми структурами. В этом проявляется динамика просветительской творческой силы гения.

В равнодушии и невежестве толпы, не способной угнаться за мыслью гения, главная сила и опора безнравственности. Если перефразировать знаменитый афоризм датского философа С. Кьеркегора о том, что у каждого столетия есть своя безнравственность, то можно сказать, что по отношению к судьбам и творчеству многих гениальных людей в каждом столетии есть своя доля безнравственности. Если творчество вызывает только равнодушие, то дух будет надломлен, и такой удар может стать гибельным. Так, вскоре после провала оперы «Кармен» умер Бизе. Но если судьба благосклонна, то гений преодолевает равнодушие, продолжая творить.

В разных сферах творчества есть свои особенности. Наука – это удел немногих, ее понимает и ей занимается относительно небольшая часть людей. Поэтому гениальных ученых ценят и понимают только такие же ученые, как они сами, а остальные могут лишь вторить этим немногим. Но, когда чаша признания колеблется, принятие чужых взглядов и идей вытесняется из сознания. Поэтому именно признание этих немногих – коллег – становится подчас решающим в судьбе гения. Равнодушие коллег выступает как особый род самозащиты от будоражащих идей. Юнг как ученый был необычайно популярен в Северной Америке и Европе, но в его родном Цюрихе его знали лишь как отставного приват-доцента. Один из первых ученых мира долгое время даже не входил в число местных знаменитостей и не был признан местным ученым сообществом. Если новое таит в себе угрозу безопасности и направлено против их интересов, то равнодушие может уступить место даже агрессивному отношению к чужым творческим достижениям. Знаменитый физик Макс Планк в своей автобиографии образно сказал о сопротивлении новому: «…новая научная истина не убеждает оппонентов, не заставляет их прозреть: побеждает она потому, что оппоненты, в конце концов, умирают и вырастает новое, знакомое с ней поколение» . Но, как показывает история науки, первооткрыватель не доживает до того момента, когда вырастает новое поколение.

В истоках непризнания и непонимания гения обществом лежат законы массовой психологии, которые гласят, что общество всегда состоит из многочисленной толпы и менее многочисленного сообщества объединенных личностей. Это сообщество объединенных личностей необходимо, ибо, по словам Франкла, перед человеческим сообществом всегда стоит выходящая за пределы стадности задача. В стадности Франкл увидел особый феномен – это, фактически, инстинкт самосохранения той части людей, в которой духовность и стремление к самореализации вытеснены до самого низкого уровня. Но в природе не бывает преобладания чего-то одного. Сообщество людей, которое всегда в поисках смысла – не мыслимо и не может обойтись без творческих личностей. Почему? Это одна из самых интересных и противоречивых проблем философии человека. В целях своего самосохранения и своей безопасности сообщество личностей должно защитить себя от поглощения толпой, тогда в противовес ей – оно выдвигает личность художника-творца или личность ученого реформатора как компенсацию стадности.

Фрейд написал в статье «Массовая психология и анализ человеческого Я»: «Массы никогда не знали жажды истины. Они требуют иллюзий, без которых не могут жить» . В контексте своей идеи он утверждал, что доминирующим мотивом у массы всегда является ирреальное в противовес реальному, ибо массы не видят в них разницы. Как только масса что-либо подозревает, она доводит это до крайности, тогда антипатия перерастает в ненависть. Многие из тех одиночек, кто осмеливался противостоять массе, погибали в неравной борьбе. Непонятная озлобленность людей против Б. Пастернака и его романа (которого почти никто в те годы не читал) – это до странности яркий пример фанатизма, нетерпимости и враждебности толпы по отношению к художнику-творцу, не имеющий никакого приемлемого объяснения.

В статье «Массовая психология и анализ человеческого «Я»», анализируя взгляды Ле Бона, Фрейд заострил внимание на трех проблемах, в которых главные особенности психологии масс. В массе индивид чувствует, думает и поступает совершенно иначе, чем можно было от него ожидать. Масса приобретает способность решающим образом влиять на душевную жизнь отдельного человека; масса психически изменяет отдельного индивида, ибо никогда не сомневается в истинности или ложности, осознавая свою силу и, будучи нетерпима, она оказывается подвластной иррационально выбранному ей авторитету.

Но все противоречия массовой души выявляются в противоположных тенденциях, когда нравственный аспект массовой души является той уравновешивающей ее низкие устремления высокой основой, на которую полагается творец в поисках новых идей, новых смыслов, а в духовных устремлениях массы – он ищет истоки своего признания.

У Фрейда мы находим мысль о том, что многие выдающиеся интеллектуальные достижения человечества и все великие открытия обязаны уединению отдельного человека. «Но и массовая душа, – говорит он, – «способна на гениальное духовное творчество, и это, прежде всего, доказывает сам язык, а также народная песня, фольклор и другое. И, кроме того, остается нерешенным, насколько мыслитель или поэт обязан стимулам, полученным им от массы, среди которой он живет, и не является ли он завершителем духовной работы, в которой одновременно участвовали и другие» . Многие исследователи и Фрейд обратили внимание на то, что взгляды Ле Бона страдают односторонностью, так как и в массе должны проявляться противоположные тенденции. «Ведь и Ле Бон готов был признать, – пишет Фрейд, – нравственный облик массы в иных случаях бывает выше, чем нравственность составляющих ее индивидов, и что только совокупность людей способна к высокому бескорыстию и преданности. Личная выгода является едва ли не единственной побудительной причиной у изолированного индивида, однако, у массы она преобладает весьма редко» . В контексте этого высказывания Фрейда следует отметить героизм солдат, принимавших участие в освободительных войнах разных эпох. Именно в массе нравственный облик воинов был особенно высок и поднимался над низшими инстинктами самосохранения.

В понятии «равнодушия» есть еще два противоположных полюса: индивидуальное равнодушие и коллективное равнодушие толпы. Здесь легко увидеть все перечисленные свойства личности и массы, поведение индивида и психологию массы. Под гипнотическим действием толпы, индивид может принимать ее тенденцию. Но масса не может обеспечить человеку таких отношений, в которых он мог бы творчески развиваться, ибо масса не терпит индивидуальности, – писал Франкл.

Развитие общества и развитие приспосабливающегося к нему отдельного человека связаны прочными незримыми нитями. В обществе возникают взаимные влияния между человеком, массой и бунтующими, нарушающими гомеостатическое равновесие массы гениями. Коллективный гомеостаз массы всегда стойко охраняет свое равновесие, и коллективное равнодушие есть стабилизирующая гомеостатическая опора, снижающая напряжение. В этом смысле коллективное равнодушие, по сути, согласуется с принципом удовольствия Фрейда, из которого следует, что масса стремится не допустить в своем психическом аппарате повышения напряжения как источника неудовольствия. Но напряженность в психике гения – это такое состояние, с помощью которого гений пробивает стену равнодушия. В этом парадокс столкновения гения и равнодушной массы.

Коллективное мышление общества характеризуется не только множеством индивидуальных информационно-смысловых структур, но также некоторой усредненной информационно-смысловой структурой, которая определяется текущим временем. Такая усредненная информационно-смысловая структура свойственна каждой культуре, каждой эпохе. Эта коллективная смысловая структура эволюционирует, подчиняясь некоторым общим законам, по которым развивается само общество. Но поскольку гении всегда опережают время, то опережают и эволюцию этой коллективной смысловой структуры, типичной для множества людей, живущих в конкретном культурном пространстве эпохи.

Равнодушие может быть следствием падения поверхностного интереса, ибо люди всегда жаждут новых впечатлений. И агрессивное, и пассивное равнодушие – это выражение одного из аспектов проблемы «гений и общество». В скрытом равнодушии, в поверхностном признании и в замаскированном равнодушии проявляет себя эффект моды, которая всегда является уделом толпы. Этот эффект может захватывать океан пространства, оставаясь только на глади этого океана. Но когда чье-то творчество уже признанно, считается плохим тоном не восхищаться им. В этом выражается эффект приспособления и, как ни странно, в этом звучит скрытое равнодушие, подчас олицетворяющее видимость признания. Поэтому парадокс взаимоотношений гения и общества может заключаться и в том, что нередко гения обожествляют, но обожествляют поверхностно, по сути, будучи к нему равнодушными. При этом все многообразие содержания гениального творчества остается недоступным большинству людей, как бы они не восхищались признанным. И невозможность глубоко сопереживать творению, непонимание его глубины и целостности так же, как непризнание является проявлением скрытого равнодушия и поверхностного признания.

Ницше считал, что «всякий гений носит маску». Байрон носил маску мрачного, непокорного. По словам французского поэта Ламартина, он хотел казаться «поэтическим сатаной». Он скрывал свою необычайную чувствительность и ранимость, и только Гете понял его страдающую душу: «Ему везде было тесно; несмотря на беспредельную личную свободу, он чувствовал себя угнетенным, мир казался тюрьмой. Его бегство в Грецию не было добровольно принятым решением – на это подвиг его разлад со всем миром» (5, с. 6). Маска, за которой прячется гений – это его антитеза обществу. Маска – это попытка спрятать уязвимость, маска гения – это боязнь равнодушия. Против открытого равнодушия у гения только одно оружие – войти в область высшего творчества, которое поглощает все духовные и физические силы, всю психическую энергию и волю.

Интерес к творчеству гениально одаренных личностей подчас зависел от сиюминутных прихотей толпы – в этом своеобразная динамика отношений гения и мира реальности. Известность и даже поклонение выступают для гения как чаша весов судьбы и творчества - от славы и поклонения к равнодушию и забвению.